Государь был в английском морском сюртуке, поверх которого был надет палаш. Так же были одеты и все английские офицеры.

Адмирал Битти очень хорошо выглядел: у него было породистое и красивое лицо. Я ожидал, что английские морские офицеры будут элегантны и с хорошими манерами, но оказалось, что большинство из них были вовсе не элегантны и без всяких манер.

Когда государь и государыня подъехали к воротам сада, сторож дал три звонка. У Бориса было положено, что, когда приезжали простые гости, сторож давал один звонок; когда приезжали высочайшие особы – два, а когда государь или государыня – три звонка. Таким образом в доме знали, кто едет.

Дядя Павел Александрович и его жена, графиня Гогенфельзен, пригласили моих родителей, братьев и меня на чай в свой новый дом в Царском Селе. В этот день родители были у них в первый раз после их свадьбы. Дом их был настоящий дворец с большим залом и гостиными. Для его постройки были выписаны мастера из Франции.

Чайный стол был накрыт очень красиво, но, несмотря на то, что графиня очень старалась, все же было как-то натянуто. После чая дядя Павел и графиня показывали нам свой дом. Он был устроен с большим вкусом. В большой гостиной висела картина, изображавшая императрицу Александру Федоровну – супругу Николая I с великим князем Александром Николаевичем (будущим императором Александром II) и великой княжной Марией Николаевной. Императрица была изображена в синем бархатном платье, которое получила по наследству ее внучка принцесса Е.М. Ольденбургская, дочь великой княгини Марии Николаевны. Великий князь Александр Николаевич был изображен мальчиком, в красивой лейб-гусарской куртке, шитой золотом. В той же гостиной висел его портрет, тоже мальчиком, в красном казачьем мундире. Эти портреты были прекрасно написаны.

У дяди Павла был очень красивый отделанный деревом и малиновой материей кабинет. На великолепном письменном столе было мало вещей, не так, как у моих родителей и у меня. Я заметил, что на столе лежало самопишущее перо или стило – тогда это у нас было редкостью. По-видимому, дядя, живя долгое время в Париже, забросил обыкновенные перья, какими в то время писали в России. На одном из столов опять стоял портрет Александра II – молодым генералом, должно быть, сделанный в то время, когда он командовал Преображенским полком. Думаю, что он принадлежал кисти известного портретиста Гау, писавшего прекрасные портреты акварелью. Тут же висел четвертый портрет Александра II – в голубом атаманском мундире. Этот портрет дядя нашел у какого-то старьевщика в Италии. Я думал, что он был работы художника Крюгера, бывшего при дворе императора Николая I.

Во втором этаже были спальни и жилые комнаты. Мне очень понравилась уборная дяди Павла, в которой он отдыхал после завтрака. Умывальник помещался в нише, отделанной красным деревом.

Мы познакомились с детьми дяди Павла и графини: молодым пажом Владимиром и двумя их дочерьми-подростками, Ириной и Наталией; все трое были красивы. Владимир, или как его называли – Ботька, учился в Пажеском корпусе, но был приходящим и жил на казенной квартире своего воспитателя полковника Фену, который командовал одной из рот корпуса. Фену держал у себя пансион для приходящих пажей.

В полку начались занятия стрельбой и эскадронные ученья. Каждый день приходилось ездить на Царскосельское Софийское стрельбище, которое, по счастью, было недалеко от наших казарм.

Мой брат Игорь очень хорошо выдержал офицерские экзамены в Пажеском корпусе и был до производства в офицеры, которое должно было быть в начале августа, прикомандирован к нашему полку вместе со своими товарищами по выпуску князем Мещерским и Леонтьевым. Он был зачислен в 4-й эскадрон. По существовавшим тогда правилам прикомандированные пажи были на офицерском положении, но у нас в полку они ставились в ряды, а не на офицерские места, чтобы приучить их к строю.

В июле прибыл в Петербург с визитом президент Французской Республики Раймонд Пуанкаре. Его торжественно встречали в Петергофе на пристани. Государь выехал к нему навстречу в Кронштадт. Семейство собралось на пристани. Мы стали по старшинству. Кирилл Владимирович, как старший по престолонаследию из присутствовавших, стоял на правом фланге. Я стоял между Иоанчиком и Костей. Государь и великие князья, имевшие орден Почетного легиона, были при ордене. У Бориса Владимировича на шее висел французский орден, кажется, за “земледельческие заслуги”, который он почему-то когда-то получил. Пуанкаре был в Андреевской ленте.

Вечером в большом Петергофском дворце, в Петровской зале, состоялся обед в честь президента. Государь и Пуанкаре обменялись речами. Государь говорил, как всегда, очень просто и с большим достоинством. Перед ним на столе лежала бумага с написанной на ней речью, но трудно было определить, читал ли ее государь или говорил наизусть. Пуанкаре говорил, как опытный оратор: с пафосом и очень хорошо.

После обеда вышли на большой крытый балкон, выходивший в сад, где государь и президент беседовали с присутствовавшими.

Большой ежегодный парад в Красном Селе состоялся на этот раз в присутствии президента Французской Республики. Государыня Александра Федоровна ехала вместе с Пуанкаре в коляске, запряженной a la Daumont.

Я, как старший офицер 4-го эскадрона, был на первом взводе на моей чистокровной кобыле Ольнаре. Государь пропустил наш эскадрон галопом, Ольнара шла прекрасно.

Накануне парада был высочайший объезд войск в Красном Селе. Пуанкаре, как и на самом параде, ехал в экипаже с государыней. После объезда у Николая Николаевича был дан большой обед в честь Пуанкаре. Обед подавали в саду, под навесом. Я сидел рядом с помощником Николая Николаевича генералом фон дер Флитом. Он сказал мне, между прочим, что императрица Александра Федоровна очень похожа на императрицу Александру Федоровну, жену императора Николая I, которую он помнил. Обед был очень вкусный и утонченный: Николай Николаевич лично следил за своей кухней, был большим гастрономом и держал хороших поваров.

После обеда мы поехали в Красносельский театр на спектакль.

В это время начались беспорядки на заводах, устраиваемые, как тогда говорили, немцами. Некоторые из гвардейских частей были посланы на усмирение. Николай Николаевич сказал моим братьям Иоанну и Константину, что он прикомандировывает их к себе, чтобы они не шли на усмирение вместе со своими частями. Он считал, и совершенно правильно, что члены династии не должны участвовать в подавлении беспорядков.

12 июля я поехал в Красное Село, на Военное поле, на котором государь делал смотр полкам, пришедшим в наш лагерь из других округов. В это время все больше и больше с каждым днем крепли слухи о возможности войны. Помню, что во время смотра я говорил об этом с начальником Главного штаба генералом Михневичем.

Сразу после смотра у государя в Красном Селе состоялось экстренное заседание Совета министров. В воздухе чувствовалась уже какая-то тревога.

После заседания государь передал командиру нашего полка генералу Шевичу дивную серебряную братину, которую последний пронес по фронту – это был императорский приз, который давался лучшему по стрельбе полку всей нашей конницы. Государь стоял тут же, он был расстроен, бросалась в глаза его бледность: он понимал как никто весь ужас предстоящей войны. Николай Николаевич, наоборот, был в приподнятом настроении: он всю жизнь терпеть не мог немцев и, должно быть, рад был ожидавшейся с ними войне.